Александр Афанасьев - Меч Господа нашего-2 [СИ]
— Лежать!
— Ты!
— Лежать, сказал!
— Он мог быть там!
— Да, и причем что с той, что с другой стороны. Здесь человеческая жизнь и плевка не стоит! И я нахрен не хочу, чтобы ты навела на нас карателей с черными флагами!
— Он не такой! Он…
— Ты уверена, что это так? Ты можешь мне гарантировать, что это так? Гарантировать — можешь, а?!
Несчастливый гомосексуалист и несостоявшаяся лесбиянка — разъяренно смотрели друг на друга в номере каирского отеля, расстрелянного города, который медленно, но верно, с каждым часом погружался в трясину гражданской войны. Причем такой, которая хуже ливанской… наверное такой, какая была в России в начале двадцатого века.
— Нет.
— Вот именно.
— Но он…
— Выпутается сам — подытожил Дик — господи, Алиссон, ты же взрослая женщина. Он у себя дома, это мы, нахрен на чужой планете. Если он собирается сделать какую-то глупость — вряд ли ты его остановишь, согласна?
Алиссон устало села на кровать.
— Сволочь ты, Дик. Ты никогда не любил, потому ты такая сволочь.
— И еще какая. Просто я предпочитаю остаться живой сволочью. А ты — тянешь нас на дно, поняла?
Алиссон устало вздохнула
— Ладно, ты прав. Отправил?
— Ну, наконец то. Все тип-топ. Я не только отправил — я еще положил в хранилище несколько хороших скринов.[45] Думаю, за них там бойня уже идет.
— Вообще — то контракт…
— Да брось, мать… — отмахнулся Дик — ты, похоже, не поняла, что происходит. Мы одни из немногих — если не единственные — западные репортеры, которым повезло находиться в самом эпицентре. Мы можем выбирать, от нас все зависит. Никто и слова не скажет, если мы потребуем выплатить за нас ипотеку и снять по возвращении для нас Максим. Или хотя бы Четыре сезона.[46] Мы определяем правила игры. И если мы сейчас пойдем и еще поработаем на улице — выпускающий редактор закажет в нашу честь памятник из чистого золота…
Зазвонил телефон. Дик подмигнул
— Вот видишь?
Исламская республика Египет
Исмаилия, расположение девятой танковой дивизии
06 августа 2014 года
Лучше погибнуть в битве, чем спасаться бегством.
Это будет славная охота, хотя для многих она станет последней.
Джозеф Редьярд КиплингПолковник Тури проснулся по будильнику. Ровно три сорок пять ночи по местному времени. Восток оживает в шесть часов утра — к этому времени они должны будут уже занять танковый городок, загрузить снаряды и топливо, разобраться кто с кем.
Он вышел во двор своего небольшого дома, немного попрыгал, приводя себя в порядок комплексом упражнений, потом вылил на себя ведро холодной воды — роскошь здесь, где летом пятьдесят в тени не редкость. Начал одеваться. Есть он не собирался — если получишь ранение в живот, лучше, если он будет пустым.
Когда он пристегнул кобуру с пистолетом и начал проверять нож, который купил вчера — складной, но смертельно опасный, каким можно в секунду зарезать человека — на пороге их маленького уютного дома появилась жена. Она была наполовину немка, тоже дочь офицера, он познакомился с ней много лет назад, и до сих пор была единственной женщиной в ее жизни.
Он коротко глянул на нее, сложил нож и убрал его в карман. Она машинально прикрыла рот ладонью, в глазах стоял ужас. Она все поняла.
Конечно же, он ей ничего не сказал. Одно оброненное слово — и шариатским судом будут судить уже тебя.
— Бери детей — коротко сказал он — беги на юг, к границе.
Он ненавидел их. Он согласился заседать в трибунале, в исламском трибунале — но при этом он ненавидел их. Солдат, забывших о долге и присяге. Ублюдков, которые стали учить его как делать свою работу и как жить. Он заседал в трибунале, чтобы обезопасить себя и давать знать друзьям о беде — а так он ненавидел их, тяжело и страшно…
Полковник прошел в дом, из тайника достал автомат М4 с подсумками. Оружие нужно было сдавать в оружейную комнату, за офицерами следили, на ночь у оружейки выставляли в караул солдат из самых преданных и фанатичных — но сейчас в Египте оружие можно было купить прямо на базаре. Именно это они сделал.
Упаковав все в спортивную сумку, он пошел на выход. Перед дверью остановился, посмотрел на жену, на проснувшегося от шума сына. Сказал только одно
— Бегите…
Маханув через забор, полковник огляделся — улица была темна и пустынна, никого не было. Держась в тени забора — он пошел на восток.
Через несколько минут — внедорожник Ниссан, тот самый остановился у обочины, его окликнули условленными словами. Он подошел, сел в машину.
— Салам, брат.
— Салам. Есть?
Майор Джаннат с победным видом показал глушитель
— Пробовал?
— Да. Как щелчок кнута, даже тише.
— Плохо…
— Ничего другого нет.
— Хорошо…
Еще несколько лет назад кто-то из них обязательно бы сказал «Аллах с нами». Но теперь — никто и не подумал бы такое сказать… в их среде за такое могли бы без особых разговоров двинуть в морду.
Нельзя сказать, что они не были мусульманами. Нельзя было даже сказать, что они были плохими мусульманами — в конце концов, они делали намазы, когда это было возможно, помогали милостыней-садакой нищим, давали закят, старались не есть харам. В Египте до арабской весны мусульманами было подавляющее большинство населения, были, конечно, и копты, но мусульмане были в большинстве. Но сейчас, когда Египет превратился в Исламский Эмират Египет — мусульман в стране становилось не больше, а меньше. И более того — появились те, кто готов был убивать мусульман только за то, что они мусульмане. Раньше этого не было — а теперь было и вина в этом во всем — лежала на пришедших к власти исламистах.
Потому что когда ислам означает необходимость в нужное время произнести нужные слова, туда то заплатить такую-то сумму на исламскую благотворительность — это одно. Это можно принять. А вот когда ислам означает, что тебя могут избить на улице за то, что ты не носишь бороду, а твою женщину — за то, что не носит чадру, когда твоих детей на улице бьют и шпыняют за то, что они «недостаточно мусульмане» при полной поддержке родителей — «достаточно мусульман», когда тебя в любой момент могут снять с твоей должности полуграмотные фанатики, поставить тебя перед исламским трибуналом и расстрелять по его приговору. Когда стремительно создается исламская милиция, на которую нет никакой управы, которая по факту ненаказуема и в которую набирают жителей нищих пригородов, которые готовы мстить всем этим. Когда каждый, от лейтенанта и до генерала подсознанием понимает, каков будет их конец и что вопрос лишь в том — когда…
Вот тут то и начинаешь задумываться. А нужен ли ислам в Египте вообще? На какой платформе собирать сопротивление. Гамаль Абдель Насер строил коммунизм — и тогда Египет разрабатывал собственные самолеты — а сейчас что? Почему египтяне, за плечами которых древнейшая и самобытнейшая культура фараонов — должны внимать речам каких-то полуграмотных фанатиков — бородачей, которые еще три поколения назад даже обувь себе не могли позволить.
Так и получалось, что патриотический заговор — превращался в заговор антиисламский. Антиисламистский…
Впереди — показалось здание КПП части, знакомое до боли. Раньше оно ярко освещалось — теперь половина лампочек лопнула, и никто не взял себе за труд их заменить. На КПП несли службу солдаты, которые еще не разбежались — а таких было все меньше и меньше. Танковые части — это не авиация, где платят намного лучше, и не пехота, где можно ничего не делать. До сих пор — все держалось на офицерском костяке, который тоже таял. Мулла же, назначенный в часть из Каира — только и занимался, что председательствовал в исламском трибунале, да натравливал солдат на офицеров. Полковник знал об этом — а мулла и подчиненные ему исламские милиционеры — не показывали открыто свое отношение к нему только потому, что полковник и сам заседал в исламском трибунале, проявляя должное усердие. Гнойник ненависти и подозрений давно созрел — и сегодня должен был лопнуть…
В темноте машины — металлом щелкнул предохранитель пистолета…
— Отставить…
Полковник достал из кармана на переднем сидении маленькую бутылку с джином, добытую через знакомого бармена в отеле. Взял немного в рот, прыснул на одежду…
Резко прозвучал сигнал, солдат на воротах вскочил с лежанки, направил на них автомат. Потом — включил фонарь…
Полковник, пошатываясь, вышел из машины…
— Салам, брат! — громко крикнул он
Горе-стражник опустил автомат
— Салам, эфенди акид[47]… - неуверенно сказал он. Он знал, что допустил серьезный проступок, заснув на посту и, несмотря на то, что теперь все наказания солдат должен был утверждать мулла, а он не был таким дураком, чтобы утверждать хоть что-то — он понимал, что должен быть наказан. Оттого он чувствовал себя неуверенно перед лицом офицера высокого ранга.
![Александр Афанасьев - Меч Господа нашего-5 [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
